Перечитывая некоторых авторов, пишущих об эпохе догматических споров (время вселенских соборов), заметил любопытные аргументы оппонентов небезызвестного ересиарха Аполлинария относительно «самодержавности» ума как такового. Аполлинарий как известно, утверждал, что ум как таковой настолько самостоятелен (самодержавен) что два ума в одном и том же Христе никак ужиться бы не смогли, человеческий, мол, всё равно перетягивал бы одеяло на себе, почему и во Христе человеческая природа якобы воспринята с замещением человеческого же ума – Божественным, Христовым. Ну, то есть Христос по человечеству оказывается безумен. Критики Аполлинария, наряду с другими аргументами, вполне справедливо замечали, что, если уж Сам Христос не мог справиться в Себе с человеческим умом и был вынужден замещать его, то что уже говорить про человека? Как человек, изначально имея в себе столь самостоятельный ум, может обрести ум Христов, если его собственный ум настолько самостен, что даже Христос не смог его в Себе сочетать? На самом деле это и впрямь вопрос практической веры: научиться жить так, чтобы главенствовал ум Христов, а человеческий находился в подчинении, соработчничестве. Иначе говоря, та самая синергия и есть главный принцип. Образец этого явлен во Христе, в ком божественное и человеческое сочетается «неслитно, нераздельно, неизменно, непреложно». Тот же Аполллинарий заместил часть человеческой природы во Христе и, тем самым, явился одним из предтеч монофизитства. Разрыв между Божественным и человеческим в таком случае непреодолим и Христос, как Богочеловек, остается вещью в себе. Опыт же христианских святых говорит совершенно об обратном: человеческий ум вполне может сочетаться с Божественным, если человек сам этого захочет.
«Добрый человек есть как бы мысль Божия, и ум, изыскивающий тайное, есть пророк для тех, кои нуждаются в нём» (преп. Ефрем Сирин)